«Вера у нас «булгарская», а сами мы татары»: Искандер Измайлов о средневековых булгарах

«Дилемма булгаризма-татаризма не  имеет принципиального решения в  рамках советской парадигмы»,  — констатирует известный историк и  археолог Искандер Измайлов, уверенный, что последнюю на  нынешнем этапе развития науки необходимо отбросить. Ведущий научный сотрудник Института истории им.  Ш.  Марджани выпустил новый труд  — «Средневековые булгары: становление этнополитической общности в  VIII  — первой трети XIII века». Как главными факторами булгарской идентичности стали государство и  ислам  — об  этом Измайлов рассказал в  интервью «БИЗНЕС Online».

Известный историк и  археолог Искандер Измайлов Фото: «БИЗНЕС Online»

—  Искандер Лерунович,  недавно увидел свет ваш новый научный труд под названием «Средневековые булгары: становление этнополитической общности в  VIII  — первой трети XIII века». Судя по  аннотации, главная мысль книги  — рассмотрение вопроса о  том, как булгары определяли свою идентичность.

—  Суть проблемы в  том, чтобы представить, кто такие были средневековые булгары через призму их  же собственных представлений, но  в  контексте средневековой истории, государственности и  религии. Здесь для того, чтобы разобраться в  чем сложность такого подхода, нужно понять, что исследователи сравнительно недавно еще занимались тем, что следовали бытовавшим в  отечественной историографии еще с  XIX века теориям эволюционизма, а  потом уже в  советское время теоретическим постулатам, основанным на  позитивизме и  вульгарном материализме, понимая этнические процессы, как прежде всего, какие-то материальные процессы, такие как миграция, ассимиляция и  так далее.

Самый главный советский постулат состоял в  том, что для родового общества характерны некие племена, для средневекового общества  — народность, а  для капитализма  — нации. Советская теория исторического материализма через официально закрепленные в  партийных документах учебники давала четкие определения этим этническим общностям. Например, народностью называлась общность, которая характеризовалась единством территории, языка, государства и  религии. Это стало постулатом, который не  требовал ни  доказательств, ни  тем более критики и  в  таком виде он  вошел во  все учебники по  философии и  истории. 

Исходя из  этого изучение этнических процессов в  средневековье было довольно простым делом и  полностью схематичным. Просто надо было в  соответствии с  советскими постулатами доказать, что у  какого-то общества было государство, с  соответствующими феодальными институтами  — правителем, аристократией, сословиями, что была общая культура и  язык и, следовательно, можно было уже констатировать, что в  этом обществе возникла своя народность. Эта народность потом развивалась или вступала в  какие-то взаимодействия с  другими такими  же народностями или была завоевана, тогда возникала или новая народность, или одна из  них растворялась в  такой  же народности. Процесс понимался как практически физическое взаимодействие неких общностей.

—  Для человека, учившегося еще в  советской школе, все выглядит абсолютно логично.

—  Конечно. Но  только с  точки зрения того, что мы  находимся в  1960-х  — 1970-х годах и  ничего не  знаем о  мировой науке. Все очень логично, потому что эта советская парадигма опирается на  некоторые материалы, исследования, наблюдения, реальные, но  недостаточные. Во-первых, эти материалы или еще в  момент их  сбора или при публикации испытали влияние этой концепции. А  во-вторых, они отвергали исследования зарубежных этнографов, которые описывали общества не  по  этой схеме. В  результате мы  получили искаженный взгляд не  только на  этнические процессы в  различных современных обществах, но  и  на  этнический процесс в  древности и  средневековье.   Чаще всего дело было осложнено тем, что как правило средневековая эпоха, по  крайней мере, для нашего региона, изучалась археологами. А  у  археологов положение было еще хуже. Они имеют дело не  с  живым обществом, а  с  его следами и  остатками. И  им  требуется провести определенную реконструкцию, чтобы понять, как оно реально функционировало.  

Допустим для средних веков у  европейских историков есть большой комплекс источников, чтобы понять, допустим, кто такие англосаксы или франки. Но  для того, чтобы понять кто такие булгары, у  нас такого разнообразного материала  нет. Есть отрывочные сведения разного происхождения письменных источников и  данные археологии. Вот археологи и  придумали несколько простых схем, как реконструировать древние общества и  этнические процессы. Например, на  какой-то территории раскопаны поселения и  могильники с  близкой по  форме посудой. Далее следует нехитрая логика  — раз люди делали общую посуду, то  значит разговаривали между собой, раз разговаривали между собой, а  значит у  них был общий язык, а  раз был общий язык, значит на  этой территории существовала этническая общность, а  для средневековья  — народность.

Находим следы существования государства, общности культуры, общности языка и  объявляем, что доказали существование народности. Например, булгарской. А  потом считаем, что эта народность развивалась вплоть до  Нового времени (под пером некоторых филологов до  20-х годов XX  века). Причем их  не  смущало, что за  это время и  посуда поменялась и  быт сменился и  многие другие вещи, которые кажутся неизменными, для средневековья они как будто неизменны, а  тут вдруг меняются

Главное, что эта советская схема вступает в  противоречие со  всей мировой этнографией и  поэтому нигде в  мире не  считается объективным отражением реальной ситуации с  культурами народов и  границами между ними.

Ведущий научный сотрудник Института истории им.  Ш.  Марджани выпустил новый труд  — «Средневековые булгары: становление этнополитической общности в  VIII  — первой трети XIII века» Фото: скриншот

—  А  к  каким выводам пришли вы?

—  Современная этнология после изучения множества разных народов мира, находящихся на  разных этапах развития, от  аборигенов Австралии и  Америки до  афганцев и  туарегов, показала, что никаких племен и  народностей в  этническом смысле не  существует. Устройство человеческих обществ гораздо более сложно и  разнообразно, чем советские схемы. Этничность  — это скорее часть воображаемой картины мира, чем результат влияния материального мира. Более того, материальные аспекты культуры и  даже язык не  всегда являются разделителями этнических общностей. Это скорее преломление в  общественном сознании многих элементов культуры и  других явлений,  выкристаллизованное в  самоназвании.

То  есть, общность языка и  культуры, конечно есть, но  представление об  их  древности и  отличительной особенности для определенной группы населения  — это элемент самосознания и  в  определенной степени «воображаемая» общность. Вплоть до  того, что в  некоторых случаях эта общность, якобы существовавшая с  глубокой древности, является мнимой. Но  от  этого не  менее осознанной и  ставшей частью национальный традиций.  

При этом в  мире есть огромное количество народов, которые имеют разные языки, разное происхождение, но  при этом они ведут одинаковый образ жизни, пользуются сходной посудой, ну  и  другими предметами материальной культуры, даже украшения сходные. Например, племена охотников за  оленями в  Северной Америке кри, которые занимают практически всю территорию Канады и  даже выходят в  Великие степи. Так вот те  индейцы кри, которые стали жить в  прериях, очень сильно отличаются по  культуре от  их  сородичей, продолжающих жить в  тайге, но  сохраняют представления о  своей общности. А  вот внутри таежных кри при всем сходстве культур есть различные племена, четко различающиеся между собой. Отличительным элементом культуры является то, как они по-разному разделывают оленей.

Если мы  посмотрим на  монголов и  тюрок, то  увидим, что у  племен тоже самое. Ведут общий образ жизни, разводят одних и  тех  же животных, собственно и  быт у  них организован сходно, даже язык, очевидно, долгое время был таким смешанным, и  люди легко переходили с  одного на  другой. Даже «Сокровенное сказание, » вроде история монгольская, а  там очень много тюркской лексики. Это говорит о  том, что в  то  время люди легко переходили с  одного языка на  другой и  отличались они тем, какую часть барана они предпочитают. То  ли лопатку, то  ли голову  или еще что-то.  У  каждого племени своя особенность. В  этом племени считалось, что наиболее ценная часть  — бедро, другому нравилась лопатка, третьему шея и  так далее.

Другой пример, индейцы пуэбло севера Мексики и  американских штатов Невада и  Аризона. Материальная культура у  них до  мельчайших деталей сходная, но  при этом там проживают представители трех разных языковых семей  — хопи, зуньи и  навахо. Об  этом не  надо даже читать толстые труды Клиффорда Гирца, достаточно прочитать книги Джеймса Щульца долгие годы жившего среди индейцев и  написавшего, в  частности прекрасную повесть «Сын племени навахо».

На  самом деле различии они могут быть не  в  том, что заведомо представляется историкам и  археологам. Получается, что этнические процессы не  сводятся к  таким известным осязаемым вещам. Самое главное в  этнических процессах  — это что сами люди думают о  себе. То, что мы  сейчас называем идентичностью.

—  Она сохраняется у  современных народов также, как и  у  их  предков?

—  Разумеется, с  учетом того, что речь идет о  современных нациях и  модерновом обществе, логика действует та  же. Самый простой пример  — мы  в  современном глобализованном городском обществе мало чем отличаемся по  материальным элементам культуры. Татарин мало чем отличается от  русского, чувашина, якута и  так далее. По  образу жизни и  конструкции панельных домов (что стало в  свое время предметом комедии положений), по  одежде мировых брендов и  бытовой технике, даже пристрастиях в  еде  — гамбургеры, суши и  т.  д.  Будущие археологи сломают голову, что  же тут люди между собой не  дружили, хотя все у  всех одинаковое. Это, конечно, шутка, но  с  крупинкой соли  — при всем сходстве различия находятся у  нас в  голове. И  это только лишний раз доказывает, что этнические процессы протекают в  головах людей, а  не  в  вещном мире. Именно несоответствие наших представлений (мнимых, идеальных и  т.  д.) с  реальностью вызывают резкие действия. Это еще раз доказывает  — то, что мы  называем идентичностью, определяется не  материальными предметами и  даже не  всегда объективными явлениями культуры, а  тем, что высокопарно именуют ментальностью  — коллективной памятью, картиной мира, национальными предрассудками и  т.  д.

«Признание Нептуна карликовой планетой вызвало возмущение у  сотни астрофизиков. Но  если завтра кто-то попытается доказать, что Волжская Булгария не  имеет к  истории татар никакого отношения, то  вызовет бурю возмущения у  миллионов людей» Фото: «БИЗНЕС Online»

—  Кем ты  себя считаешь, тем и  становишься.

—  Да, именно  так. Вот только для историка  — это слабое утешение. Если социолог может провести опрос и, получив ответ, долго обсуждать и  интерпретировать его, то  историк, имеющий дело с  прошлыми эпохами такой возможности  лишен. Вернее, почти лишен и  должен приложить серьезные усилия, чтобы задать эти вопросы и  самое сложное  — получить ответы. Если даже для того, чтобы спросить у  современника  — кто он, нужна специальная методика, то  это в  сто крат сложнее сделать, когда мы  имеем дело со  средневековым обществом. То  есть нужны определенные исторические процедуры для того, чтобы задавать вопросы людям через источники, которые у  нас есть. Надо из  этих источников выявить сведения, которые дают нам представления о  том, кто такие были средневековые булгары и  кем они себя считали.

Я  бы назвал эту методику сродни работы  астронома, который применяет разную оптику, фильтры, преобразователи изображения, чтобы добиться четких и  понятных видов далеких и  уже давно погасших звезд. Историк проделывает то  же, но  не  с  техникой, а  со  своим собственным научным аппаратом, который от  года к  году становится все более точным и  изощренным. Здесь не  место обсуждению этих деталей, но  поверьте, что они не  менее сложны, чем космофизика. Например, признание Нептуна карликовой планетой вызвало возмущение у  сотни астрофизиков. Но  если завтра кто-то попытается доказать, что Волжская Булгария не  имеет к  истории татар никакого отношения, то  вызовет бурю возмущения у  миллионов людей. Как говориться, почувствуйте разницу. И  скажите, что астрофизика важнее для нашей науки, чем историческая этнология.

Возвращаясь  к  исследованиям булгарской картины мира и  их  представлений о  своем происхождении и  ключевых моментах истории, мы  выяснили, что главными элементами этого были две основные скрепы  — ислам и  государство. Главным было сознание, что они появились как мусульманский народ и  появление булгар связывалось в  их  собственных исторических трудах именно с  этим событием, хотя оно и  не  связывалось в  них с  багдадским посольством.   Другим элементом этнополитического сознания было понимание, что их  объединяет единое булгарское государство во  главе с  правителем. То  есть, государство и  его образование являлось важным этапом формирования их  единства. Вообще, это было двуединое представление  — государство возникло, именно как мусульманское, а  ислам был принят народом и  правящим родом при возникновении государства.

Именно эти элементы  — ислам и  государство  — были одинаково важны для средневековых булгар и  красной нитью проходит через все повествования о  начале их  истории. Иными словами, булгары для Среднего Поволжья  — это те, кто мусульмане а, если он  не  мусульманин, то  сразу ясно, что он  не  булгар, даже  если говорит на  тюркском языке. При этом булгары  — это те  кто имеет власть в  Булгарском государстве или платит налоги его правителю. То  есть, лояльность булгарской власти  — это вторая важная скрепа этого сообщества.

—  Значит, и  ислам был важным  маркером идентичности?

—  Да, это было важнейшим маркером, характерным для всех сословий. Хотя надо понимать, что само понимание и  степень осознания ислама разными сословиями в  эпоху средневековья было различным. Для булгарской элиты была характерна высокая духовность и  реформаторство богословия, поскольку в  высоких широтах Волго-Уральского региона ислам столкнулся с  вызовами природы  — короткими днями и  белыми ночами, а  также с  местными культурными традициями. Но  для основной массы простых людей ислам  — это прежде всего постоянные и  регулярные ритуальные практики, а  также следование различным запретам, в  том числе пищевым  — запрет на  употребление в  пищу свинины или алкоголя.

Именно эти запреты и  ритуалы лучше всего выявляются с  помощью археологии. Очерчивание ареалов этих явлений позволяет выявить территорию, которая вполне совпадает с  территорией Волжской Булгарии. А  главными выразительными элементами, очерчивающих эти культурные границы, являются такие явления, как отсутствие костей свиньи в  булгарских памятниках и  мусульманские могильники с  особой поминально-ритуальной практикой. Иными словами, есть прямые доказательства того, что ислам был широко и  повсеместно распространен в  Булгарии. Отсюда понятно, что ислам не  просто был важным элементом булгарской идентичности, но  и  реально ислам пронизывал всю жизнь человека этого общество буквально от  рождения до  смерти, сопровождая всю его сознательную жизнь.

«Московские археологи продолжают рассматривать население Древней Руси в  парадигме народности. Но  все их  аргументы устарели уже на  три десятка лет» Фото:  А.М. Васнецов.  А.М. Васнецов,  wikimedia.org , Общественное достояние

—  Значит  ли это, что не  было в  средние века никакой общности населения с  единой культурой, языком и  самосознанием?

—  Разумеется, в  отличии от  представлений советского периода с  этой самой пресловутой народностью, в  реальности все известные нам средневековые общества имели сословную структуру. И  все общности этого времени имели сословно-социальный характер. Даже языковая общность в  одной стране в  эту эпоху  — это очень большая редкость. Это скорее исключение, чем правило. Вообще, народность, как некая однородная гомогенная общность  — это антинаучная концепция. Но  на  самом деле средневековые общества были жестким образом социально сертифицированы, разделены сословными перегородками.

сословным перегородкам общество разделялось не  только по  культуре и  языкам, но  и  по  идентичности. Не  было такой единой общности даже в  некоторых обществах Новейшего времени, где сохранялась эта сословная стратификация. Самый простой пример  — в  переписи 1920-х годов на  территории Западной Белоруссии, где  26 процентов населения записала себя как «тутейшие», то  есть местные. То  есть, когда переписчики спрашивали их, кто они, они не  понимали их  и  отвечали  — мы  здешние. Точно также как крестьяне на  Руси вплоть до  XX  века на  этот вопрос, очевидно, отвечали  — христиане, крестьяне.

Если обратить это к  нашим проблемам, то, определенно, что основное население Волжской Булгарии себя идентифицировала как мусульмане. Люди, конечно, знали, что они являются подданными булгарского правителя и  платили ему налоги и  подати, и  ждали от  него защиты от  набегов врагов. Но  в  целом они жили, конечно, своей общиной и  их  представления об  общности ограничивалась округой. Приезжает незнакомец, у  него спрашивают: мусульманин? Ну  тогда все понятно, значит свой. А  вот у  аристократии, поскольку роду булгар принадлежала вся страна и  они являлись ее  владетелями, получая в  кормление какие-то владения в  зависимости, видимо, от  родства с  правящей династией, соответственно у  них были представления, что это их  земля, они с  нее кормятся.

Но  для нас эти исследования важны не  только сами по  себе и  составляют важную часть книги, но  это не  самоцель.

­  — Какую  методику вы  использовали в  своей работе?

—  Вы  правы, для всей работы важна сама методика. Она предполагает изучение идентичности средневекового населения на  основе источников, а  затем выявление в  археологических памятниках тех элементов, которые отвечают основным положениям этого общественного сознания. То  есть, это ислам и  государственность, именно особенностям их  возникновения становления и  посвящена данная работа. В  итоге она раскрывает объемную картину формирования этнополитической общности булгар в  X–XIII веках.

Эта методика практически в  таком виде нигде в  отечественной историографии не  применялась, например, по  отношению к  Древней Руси таких исследований нет, поэтому понять, кто такие русские для средневековья просто невозможно. 

Например, киевские историки сейчас прямо пишут, что никакой единой древнерусской народности не  было, что это миф советской науки и  приводят убедительные аргументы в  пользу регионального самосознания. В  основном, конечно, московские археологи продолжают рассматривать население Древней Руси в  парадигме народности. Но  все их  аргументы устарели уже на  три десятка лет.

Можно сказать  даже больше, что подробных исследований нет и  в  западной науке. Но  это связано с  тем, что для них этнологические исследования для периода средних веков не  были актуальны. Сейчас они стали обращаться к  этим вопросам и  пытаются найти свою методику, а  некоторые заимствуют старую советскую. В  этом смысле можно сказать, что мы  выступаем пионерами в  этих исследованиях и  вырабатываем методику, как изучать вот это средневековое общество с  этнополитической точки зрения.

«В  период становления уже модернового общества и  нации среди многих возможных идентичностей именно татарская была преобладающей, став основой для формирования нации» Фото: «БИЗНЕС Online»

—  Так мы  все-таки татары или булгары?

—  В  работе есть это, правда небольшая глава. Суть этого, как я  понимаю, в  том, что после того прошли века и  исчезла Булгария, тем не  менее у  людей сохранялись представления, придания о  том, что в  Булгарии была такая настоящая, истинная вера. По  аналогии с  тем, как в  России бытовало выражение «Святая Русь». У  мусульман-земледельцев Поволжья такие  же представления воплотились в  мифологему «Святой град Болгар», как обращенный в  прошлое, так называемый «кризисный культ», предполагающий, что «золотой век» был в  прошлом и  погиб. Вернуть его можно и  нужно не  силой оружия, а  крепостью веры и  духовности, возврату к  истокам, к  истинной вере. Иными словами, сам ислам в  татарской среде раннего Нового времени воспринимался как «булгарская вера», то  есть обозначение «булгарская» перешло из  этнической характеристики в  обозначение мусульманской веры, истинной и  традиционной.

Тем самым подчеркивалось, что наш ислам особый и  мы  особые люди  — носители настоящего ислама, который был давно, когда существовал «Святой град Болгар». Это представление трансформировалось в  XIX  — начале XX  века в  представление, что у  татар-мусульман есть глубокие мусульманские «булгарские» традиции. Именно в  этом контексте разные писатели, включая Габдуллу Тукая, говорят о  том, что наша земля и  наши традиции булгарские, подчеркивая традиции предков.

Но, конечно, они не  имели в  виду противопоставление этой мусульманской идентичности современной татарской. Наоборот, всячески ее  утверждали, хотя и  не  забывали о  традициях.   Тот  же Тукай мог в  полемических статьях писать, что мы  татары и  язык наш татарский и  этот вопрос уже решен окончательно. Но, когда речь шла о  традиции, о  вере, о  чем-то очень глубинном, он  вспоминал Булгарию и  булгарскую вера. Для него это была подоснова нашей культуры, то, от  чего нельзя отказаться, такая кровь и  почва нашей идентичности, но  при этом он  считал, что все мы  — татары. Вера у  нас «булгарская», а  сами мы  татары.

И  конечно, никто из  них помыслить не  мог, чтобы отказаться от  имени «татар» и  переписаться в  булгары. Более того, когда Гайнан Ваисов со  своими людьми пытался устроить такую провокацию, создать «староверский болгарский божеский полк» и  начать борьбу с  царизмом, то  его очень плохо восприняли прежде всего жители Старотатарской слободы, которые изгнали его из  общины. Такие экстремистские формы проявления этой самой булгарской идентичности никому не  нравились, это считалось слишком экзальтированным.

Поэтому, когда мы  говорим, чьим наследием являемся, то  должны понимать, что булгарская аристократия  была носителем булгарского самосознания, но  в  эпоху Золотой Орды эта аристократия была или истреблена либо смешалась с  татарами и  стала тоже частью аристократии, но  уже татарской, клановой аристократии, а  население как было, так и  осталось. Общинное население являлось мусульманским и  земледельческим податным сословием. Оно никуда не  девалось и  существовало при всех властях вплоть до  эпохи модерна.

Для него ислам отождествлялся с  «булгарской верой», но  это было не  этническое, а  конфессиональное самосознание.   То  есть, традиции и  обычаи, ислам и  городская культура  — все это наследие Волжской Булгарии  — никуда не  делось, а  сохранялось. А  вот булгарская аристократия в  эпоху Улуса Джучи (Золотой Орды), исчезла, а  сменила ее  новая знать, которая именовала себя другим термином  — татары. И  в  период становления уже модернового общества и  нации среди многих возможных идентичностей именно татарская была преобладающей, став основой для формирования нации.

—  Идентичность была сконструирована…

—  Еще раз повторю, этнические процессы происходят в  голове, а  не  каких-то материальных вещах. И  все это изменяется, и  все эти идеи конструируются в  головах. В  этом смысле правы те, кто говорят, что нации  — воображаемые сообщества. Конечно. Но  до  определенной степени. Идентичность конструируется, но  не  произвольно, а  из  уже существующих традиций, из  всех деталей, которые являются базовыми для этой этнической общности. Нельзя навязать другому сообществу какие-то представления о  том, кем они являются.

Допустим сколько русское правительство пыталось убедить малороссов, что они русские и  что просто говорят на  каком-то неправильном языке и  пыталось научить их  правильному языку, но  ничего этого не  удалось сделать. Вот поэтому обычно объясняемая дилемма булгаризма-татаризма не  имеет принципиального решения в  рамках советской парадигмы. В  новых условиях она должна быть отброшена. Мы  татары, но  при формировании нации вобрали в  эту идентичность многие другие традиции и  элементы самосознания, накопленные веками нашими предками. Булгарская история  — это краеугольный камень нашего прошлого, то  наследие, от  которого мы  никогда не  откажемся.