Рустам Батыр: «Сбрасывание масок с института семьи может быть на руку мусульманам»

О многоженстве, исламском гей-параде в Лондоне и постхристианском институте семьи

Пока в  России лидеры мусульман вновь заговорили о  возможности легализации в  стране многоженства (которое лучше, чем 40 любовниц), в  Британии запустили краудфандинговый сбор средств на  проведение первого в  истории исламского ЛГБТ-парада в  Лондоне. Автор «БИЗНЕС Online» Рустам Батыр обнаруживает неожиданные связи между подобными событиями и  инициативами.

Рустам Батыр: «Христианство уже давно сошло с авансцены европейского общества. Однако, отойдя в тень, оно продолжает скрытно влиять на умы людей через матрицу мышления, которую выковывало веками»Фото: «БИЗНЕС Online»

На  этой неделе британская организация ЛГБТ-мусульман   Imaan запустила краудфандинговый сбор средств на  проведении первого в  истории исламского ЛГБТ-парада в  Лондоне, который должен пройти весной 2020 года. Прежде нетрадиционные (во  всех смыслах этого слова) мусульмане присоединялись к  общим акциям глобальных ЛГБТ-сообществ, а  теперь вот созрели до  собственного, исключительно исламского, гей-парада. Подобное укрепление позиций мусульман в  британской столице не  вызвало большого восторга в  среде единоверцев. Как водится в  таких случаях, мусульманские секс-активисты были завалены на  просторах интернета шквалом негатива и  оскорблений. Не  желая выступать адвокатом ни  тех, ни  других, стоит отметить, что ЛГБТ-движение у  нас, как правило, воспринимается крайне однобоко, шаблонно. Однако если разобраться в  сути вопроса, то, обнаружится, что, как  бы это парадоксально ни  звучало, успехи радужного сообщества можно поставить на  службу исламской умме. Скажем так: грех не  использовать телодвижения геев и  лесбиянок в  интересах тех, кто их  осуждает, в  том числе и  в  России.

Мы  не  будем ввязываться в  дискуссию о  природе нетрадиционной сексуальности, пытаясь разобраться в  том, является  ли это генетической предрасположенностью или приобретенной девиацией. Не  станем мы  и  копаться в  малоизвестных страницах мусульманского богословия на  данную тему, обнажая несоответствие устоявшихся сегодня стереотипов и  подлинно исламского учения. В  рамках настоящей статьи нас будет интересовать совсем другое: не  ЛГБТ-явление, как таковое, а  те  последствия, которое оно порождает в  обществе.

Движение ЛГБТ-активистов за  свои права, как известно, противостоит традиционным ценностям. А  поскольку эти самые традиционные ценности, либо напрямую, либо завуалировано, являются продолжением исконного религиозного мировоззрения, то  уступки геям и  лесбиянкам многие из  нас расценивают как поражение религии, которое ни  в  коем случае нельзя допустить.

В  действительности, ЛГБТ-активисты бьют не  по  самой религии. В  самом деле, как, простите, секс двух мужчин у  себя дома может повлиять на  набожность их  соседа? Никак. ЛГБТ-активисты бьют по  несколько другому  — гегемонии религии в  обществе, закрепленной на  уровне законов. Вы  спросите: о  какой гегемонии религии может идти речь в  западном постхристианском мире? Ответ будет таков: латентной.

Да, христианство действительно уже давно сошло с  авансцены европейского общества. Однако, отойдя в  тень, оно продолжает скрытно влиять на  умы людей через матрицу мышления, которую выковывало веками. И  потому Запад несмотря на  все свое постхристианство в  ряде вопросов продолжает двигаться по  тем рельсам, которые когда-то проложили ему религиозные иерархи. Один из  таких вопросов  — институт семьи, с  традиционными (читай: прохристианскими) рамками которого и  борются ЛГБТ-активисты. Другими словами, они борются с  гегемонией христианства. Именно в  данном контексте для мусульман и  открывается окно возможностей.

Обнаружение и  выкорчевывание латентного христианства (и  религиозности в  целом), скрывающегося под покровами современных общесоциальных стандартов  — ничто иное как следующий этап в  создании подлинно светского общества и  мировоззренческого равноправия.Многие ошибочно полагают, что светскость и  религиозные свободы  — некая зацементированная данность. Нет. Границы этих понятий постоянно расширялись и  продолжают расширяться до  сих пор: от  малого к  большему.

Сделаем в  данной связи краткий исторический экскурс, чтобы понять, о  чем идет речь, и  в  какой точке мы  находимся сегодня.

Современные идеи свободы совести и  вероисповедания родились в  ответ на  религиозные войны, которые охватили Европу с  началом Реформации и  которые были остановлены к  концу XVII века. Поэтому первые призывы к  веротерпимости поначалу распространялись только на  христиан. Например, Джон Локк прямо говорил, что нельзя быть терпимыми к  атеистам и  мусульманам. XVIII век ставил своей задачей уже преодоление христианства (вспомним вольтеровское «Раздавите гадину!»), что вылилось в  Великую Французскую революцию. К  концу XIX века ее  религиозные идеалы по  факту победили во  всей Европе. Первым это зафиксировал Фридрих Ницше в  своей знаменитой фразе «Бог умер».

До  сего момента светскость отвоевывала пространство исключительно у  христианства. У  нее просто не  было другого контрагента. Проблема была одномерной. В  ходе колониальной экспансии европейцы, конечно  же, сталкивались с  иными религиозными традициями, но  это столкновение происходило за  контуром собственного общества. Однако XX  век меняет эту картину: в  Европу устремляются потоки иммигрантов. Во  втором и  третьем поколениях новые европейцы начинают активно заявлять о  своих правах. И  тогда рождается концепция мультикультурализма, которая переводит понятие светскости в  многомерное измерение.

Что это меняет по  существу? Раньше для того, чтобы считаться светским, т.  е. конфессионально нейтральным, достаточно было удовлетворять запросам тех, кто вышел из  христианства. В  двухсоставном обществе подобная бинарность вполне работала. Например, отдых в  воскресенье никак не  ущемлял права атеистов. Верующие шли в  этот день на  службу в  церковь, а  безбожники проводили его по  своему усмотрению. Все довольны, всем хорошо. Однако с  усложнением этно-конфессионального состава общества подобная идиллия разрушается. Отныне отдых в  воскресенье отнюдь не  нейтрален в  религиозном отношении. Теперь это предстает уже как христианский атавизм, контрабандой попавший в  светскую эпоху мировоззренческого равноправия. В  самом деле, если христиане, имея выходной день в  воскресенье, могут реализовывать свое право на  свободу совести и  вероисповедания в  полной мере, то  мусульмане, чья еженедельная религиозная служба приходится на  пятницу, в  этой свободе оказываются ограничены. О  каком  же равноправии тут можно вести речь?

Стоит через подобные фильтры мультикультурализма прогнать другие принятые в  обществе нормы, то  окажется, что многие из  них не  такие уж  светские и  толерантные, какими они представали в  одномерном пространстве  — на  фоне одного лишь христианства. Прожектора разных религий и  в  целом мировоззрений быстро высвечивают латентное присутствие христианства во  внешне нейтральных социальных нормах, которым прежде никто не  придавал особого значения.

Институт семьи  — не  исключение. Мы  привыкли смотреть на  борьбу ЛГБТ-сообщества за  легализацию своих брачных отношений как подрыв данного института, но  на  эту ситуацию можно взглянуть и  с  другой стороны: это не  столько подрыв, сколько выявление прохристианской подкладки в  той модели семьи, которая закреплена законодательно. Во  многих социальных вопросах взгляды христианства и  ислама совпадают. Однако в  данном случае объем совпадения не  полный. Поэтому сбрасывание масок, которое устраивают ЛГБТ-активисты с  института семьи, прежде выдаваемой нам в  светских одежах, может быть на  руку мусульманам.

«Современное (как бы) светское законодательство настаивает на моногамном характере семьи. Возникает закономерный вопрос: а на чем, собственно, основано подобное ограничение?»Фото: tatarstan.ru

Как известно, исламская традиция допускает создание полигамных браков. Однако современное (как бы) светское законодательство настаивает на  моногамном характере семьи. Возникает закономерный вопрос: а  на  чем, собственно, основано подобное ограничение? Ответ один: на  вековых традициях, уходящих корнями еще в  христианство. Другими словами, перед нами грубейший факт нарушения светского характера государственных законов. Здесь сквозь форточку императива моногамии машет ручкой, как и  в  случае с  отдыхом в  воскресенье, христианский партизан, ведущий в  тылу победившей светскости подрывную деятельность.

Автор этих строк не  выступает апологетом многоженства. Речь совершенно о  другом. В  нашем обществе полигамные браки де-факто существуют. Хорошо это или плохо  — отдельный вопрос. Но  раз эти отношения созданы, задача государства состоит не  в  том, чтобы лезть в  постель к  гражданам, сделавшим такой жизненный выбор, и  учить их  вести свое домашнее хозяйство, а  регулировать возникающие в  данной связи вопросы, прежде всего имущественного характера. В  конце концов, речь идет о  взрослых людях, которые вольны распоряжаться своим сердцем и  судьбой так, как они посчитают нужным. На  практике  же происходит обратное: светское государство зачем-то навязывает всем своим гражданам без исключения, в  том числе и  мусульманского вероисповедания, прохристианскую/моногамную модель семьи.

ЛГБТ-сообщества взламывают этот христианский геном ячейки общества. Взламывают напористо, умело. И  в  большинстве развитых стран они достигли грандиозных успехов. Но  вместе с  тем, стремясь стерилизовать институт семьи от  христианской начинки, они открывают возможность для борьбы за  свои права и  тем сообществам, кому прежний христианский каркас семейного идеала мешал  — мусульманам прежде всего. Если государство теперь разрешает регистрировать браки однополых партнеров, то  отныне у  него нетникаких рациональных аргументов против признания полигамных брачных союзов, ибо все эти аргументы остались в  отброшенном христианском прошлом. Таким образом, ЛГБТ-сообщества, сами о  том не  подозревая, проторили путь для легализации многоженства. Мусульманам осталось только воспользоваться этой возможностью.

Конечно, будут правы те, кто скажет, что многоженство не  самая актуальная проблема для мусульман: такого рода семьи возникают в  нашей среде в  пределах статистической погрешности. Но  дело не  в  многоженстве как таковом, а  в  принципе. Многоженство  — лишь маркер, который показывает нашу готовность принять инаковость других традиций. Нельзя строить современный мультикультурный мир, неотъемлемой частью которого является и  многонациональная Россия, если не  научится уважать жизненный выбор каждого человека. Говорить красивые речи с  высоких трибун о  мультикультурализме или, как в  нашем случае, о  вековой многонациональности страны  — это одно. А  вот конвертировать высокопарные тезисы в  реальные законодательные инициативы, направленные против нарушения светскости государства и  прекращения латентной гегемонии христианства,  — совсем другое. И  кто знает, быть может в  этой сложной и  кропотливой работе ЛГБТ-активисты окажутся нам нам не  врагами, а  союзниками. Хотя, конечно  же, все мы  привыкли считать иначе.