«Я на татарском прочитаю «Левый марш»

Казанский след в портретной галерее Владимира Маяковского. Остался он благодаря фотокорреспонденту газеты «Красная Татария»

ТАКОЙ НЕОЖИДАННЫЙ МАЯКОВСКИЙ

Маяковский приезжал в Казань трижды. Впервые – в феврале 1914 года, когда с группой футуристов совершал литературное турне по «городам и весям России». В «восточную столицу» трое друзей – Василий Каменский, Давид Бурлюк и Владимир Маяковский стремились особенно, зная, что вольнолюбивая молодёжь старейшего университета страны и местного художественного училища поддержит, оценит их поэтическое новаторство.

В здании Межсоюзного клуба (бывшего Дворянского собрания, ныне Казанской ратуши) московские гастролёры привлекали внимание необычным облачением и поведением. Перед выступлением они долго пили на сцене чай, звонили в пожарный колокол. Давид Бурлюк, «с нарисованной на щеке лошадью и серьгой в ухе, рассматривал в лорнет многочисленную полицию», публику, которая требовала начала затянутого донельзя действа.

Маяковский в знаменитой жёлтой кофте сразу же поразил аудиторию обвальными стихами, неожиданными образами и рифмами.

Успех был ошеломляющим. Зрителей набилось в зал столько, что все проходы были забиты, а многим пришлось даже устраиваться на подоконниках. В фойе добровольные помощники продавали фотокарточки с портретами «столичных звёзд».

Именно электровелография из модного фотоателье на улице Воскресенской (ныне Кремлёвской), снимок старосты архитектурного отделения художественного училища Павла Хожателева легли в основу казанской портретной галереи Маяковского. Её-то в 1927 году и продолжил фотокорреспондент «Красной Татарии» Владимир Лаптев.

Закончилась встреча бурными овациями у выхода из бывшего Дворянского собрания, а возвращение в Москву – большой неприятностью. Бурлюка и Маяковского исключили из художественного училища за нарушение правил, в соответствии с которыми учащиеся не имели права выступать на публичных диспутах. По жандармскому донесению, сохранившемуся в казанском архиве, поводом для отчисления послужили дух своеволия и анархизм в казанских выступлениях новоявленных поэтов.

Происшествие не стало для друзей драматичным событием. Увлечение футуризмом было данью молодости, и долго питать поэта подобного масштаба, как Маяковский, оно не могло. Уже через год бунтарь признался, что-де футуризм умер, и он не очень-то жалеет покойника.

ПОЧИТАЛ О ЛЕНИНЕ В УНИВЕРСИТЕТЕ

Второй и третий визиты Маяковского в Казань состоялись в 1927 и 1928 годах. За 13 лет скандальный поэт вырос до поэта-трибуна, глашатая революции, художника «Окон РОСТА». Он стал актёром, сценаристом, драматургом, написал сотни стихов, пьес, поэмы «Хорошо!», «Облако в штанах», «Левый марш», «Владимир Ильич Ленин» и другие произведения.

Совершая поэтическое турне уже «по городам Союза», он торопился из Нижнего Новгорода приехать в Казань. Торопился, чтобы прочитать поэму «Владимир Ильич Ленин» в Казанском университете (где вождь мирового пролетариата начинал учиться, но откуда, правда, был отчислен) в третью годовщину со дня смерти основателя Советского государства.

Приезды поэта становились настоящим событием для просвещённой Казани. Людей на каждую встречу приходило столько, что сам выступающий не всегда мог пробиться к сцене. В университете, бывшем Дворянском собрании, в театральном техникуме, кинотеатре «Колосс», в гостинице «Казанское подворье» на Большой Проломной, других площадках города поэта ожидали студенты, актёры, молодые татарские литераторы. В их числе – известный впоследствии татарский писатель Адель Кутуй, который перевёл тогда «Левый марш» на татарский язык. Маяковский вспомнил об этой встрече в стихах:

Я

в языках

      не очень натаскан –

что норвежским,  

      что шведским мажь.

Входит татарин:        

      «Я         

      на татарском     

прочитаю       

      «Левый марш».

ПОРТРЕТ С АВТОГРАФОМ

Владимир Маяковский был человеком публичным, ярким. Высокий, атлетического сложения, он привлекал внимание как внешностью исполина, «всю свою звонкую силу поэта отдающего атакующему классу», а «сердце – временам на разрыв», так и следованием чеховскому идеалу, гласящему, что «в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

«Бремя славы рано легло на широкие плечи поэта-трибуна и преобразило его», – писали о Маяковском в прессе. Если в молодости он привлекал внимание публики одеждой футуриста, то в зрелом возрасте выделялся элегантностью костюмов-троек с галстуком-бабочкой, белоснежными сорочками и манишками, куртками, пиджаками, головными уборами в виде кубанок, кепи, шляп, даже цилиндров. Их он мог носить удивительно по-своему, красиво.

Владимир Лаптев. 1926 год.

На встрече в редакции газеты «Красная Татария», которая находилась тогда в доме №29 по улице Дзержинского (ныне №29/1 на углу улиц Дзержинского и Театральной), фотокору Владимиру Лаптеву удалось сделать несколько подгрудных портретов Маяковского в зимнем двубортном пальто с каракулевым воротником английского кроя, что было неожиданно в сочетании с белоснежной манишкой и галстуком-бабочкой. Некоторые из этих изображений повторились на полосах республиканских газет в дни юбилеев Маяковского, годовщин кончины Ленина, по случаю других дат.

А вот – тот самый уникальный фотоснимок с автографом на оборотной стороне: «В.Маяковский, 21 января 1927 г. Мой снимок в редакции «Красной Татарии». В.Лаптев» и два негатива, которые автору этих строк посчастливилось обнаружить среди бумаг, фотокопий, документов мастера, переданных Национальному музею РТ его внуком Владимиром Александровичем Наумовым в 2015 году.

Увидеть эту фотографию опубликованной пока не удалось ни в газетах, собранных в коллекциях, ни в Интернете, ни среди иллюстраций в двенадцатитомном собрании сочинений, ни в известном академическом альбоме Леонида Волкова-Ланнита «Вижу Маяковского». А ведь в этом сборнике размещено более двухсот персональных и групповых снимков Владимира Владимировича известных и малоизвестных фотографов, «сделанных на родине и на чужбине».

Исследователь перерыл «курганы книг», множество старых газетных подшивок в надежде найти что-то забытое или пропущенное в «иконографии любимца муз». Не остались без внимания даже немногочисленные казанские портреты из футуристического прошлого столичного гастролёра 1914 года.

Портретам Маяковского 1927 года фотокора «Красной Татарии» Владимира Лукича Лаптева в книге Волкова-Ланнита места действительно не нашлось. Между тем в этом издании, ставшем ныне библиографической редкостью, автор даёт подробный словесный портрет поэта, взятый из отчёта о встрече сотрудников, рабкоров редакции с Маяковским, опубликованного в январском номере «Красной Татарии» за тот самый 1927 год.

Вот выдержка из этого описания: «Такой же большой и мощный, как и его образы. Над переносицей – вертикальная морщина. Тяжёлый, слегка выдающийся подбородок. Фигура волжского грузчика. Голос – трибуна… На эстраде чувствует себя как дома. К аудитории относится дружески-покровительственно».

ВРЕМЕНА НЕ ВЫБИРАЮТ

Не смею утверждать, но разгадка, почему портреты Владимира Лаптева, отражающие его «взволнованное отношение к личности поэта», остались как бы незамеченными и, в частности, не вошли в популярный альбом Волкова-Ланнита, кроется, возможно, в биографии фотокорреспондента, на долю которого пришлись два ареста и пять лет ГУЛАГа.

Альбом вышел в свет в 1981 году, тогда как реабилитировали Владимира Лукича за первый срок в 1989 году, а за второй – в 1991-м, когда его уже не было в живых.

Ярлык «врага народа», «опасного преступника», дважды попадавшего под каток репрессий, преследовал Лаптева даже после смерти. Видимо, по той же причине публикуемые в газетах снимки фотокора зачастую оставались безымянными, а строки Александра Кушнера о том, что «времена не выбирают, в них живут и умирают», определили всю его жизнь.

Родился Владимир Лаптев в 1902 году в семье полковника медицинской службы Лукича Васильевича и Анны Васильевны Лаптевых.

После развода родителей рано начал самостоятельную жизнь, став в семнадцать лет студентом Государственного художественно-технического института. Окончив учебное заведение, дипломированный график-живописец Владимир Лаптев стал готовиться расширить свои творческие возможности и в тридцатые годы с удостоверением фотокорреспондента журналов «Причал», «Пролетарий Татарстана», газет «Красная Татария» и «Новая деревня» (последняя была еженедельным приложением к «Красной Татарии», издававшимся отдельно) объездил многие районы республики. Снял Рыбную Слободу в период весеннего паводка, крестьян села Лабышки на сенокосе, спортсмена в прыжке с шестом, прибытие агитсамолёта…

Работы Лаптева «держали» и украшали газетные полосы «Красной Татарии». Именно ему доверили в 1927 году снимать на плёнку Владимира Маяковского, а в 1928-м

– Максима Горького, когда те приезжали в Казань. Портрет Горького за авторством Лаптева и сегодня находится в экспозиции казанского музея имени писателя и мировой звезды Фёдора Шаляпина.

Владимира Лаптева привлекали кружевная магия оград, балконов, ворот чебаксинских мастеров, фрески и храмы града Свияжска, Благовещенский собор, башни Казанского Кремля. Архитектура как графика, живопись, фотография могла стать ещё одной профессией этой многогранной личности. Возможно, сказалось влияние отчима, известного в профессиональных кругах архитектора Василия Дмитриевича Остополовского.

В 1930 году Владимир меняет место работы, чтобы спустя год поступить в Казанский институт коммунального строительства на архитектурное отделение.

Наталья СМИРНОВА,
научный сотрудник Национального музея РТ

Продолжение в следующей «толстушке».