Мансур Гилязов: «Татарин не курит, не пьет, не имеет любовницу. Бедный татарин!»

Известный драматург рассказал корреспонденту ИА «Татар-информ» Рузиле Мухаметовой о творчестве и взглядах на мир.

Мансур Гилязов выбрал местом для интервью Союз писателей РТ. «Это наш второй дом», – сказал он. Председатель союза Ркаиль Зайдулла встретил нас с распростертыми объятиями. Хотя в конце прислушался к нашей беседе и высказал несогласие относительно некоторых высказываний, но это уже другой вопрос. Мы даже пошутили, что он просто завидует нашей содержательной, интересной беседе. Самая интересная часть разговора была в самом конце, поэтому советую прочитать интервью до конца. 

– Мансур, ты пишешь на русском языке, но стараешься этого особо не подчеркивать. Писать на татарском тяжелее?

«На русском языке я пишу без единой ошибки.А если будут ошибки на татарском, будет неудобно. Поэтому не хватает смелости, хотя я считаю, что хорошо знаю татарский язык»

Фото: © Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»

– Есть сомнения, что на татарском я могу наделать ошибок. На русском языке я пишу без единой ошибки. А если будут ошибки на татарском, будет неудобно. Поэтому не хватает смелости, хотя я считаю, что хорошо знаю татарский язык.

– Стоял ли выбор – а может, писать только на русском?

– Нет. Во-первых, я не очень хорошо понимаю русский мир, да он мне особо и не интересен. И хотя внешность у меня не чисто татарская, я себя причисляю к татарам. В каких-то случаях я не совсем как татарин, наверное, например, в вопросах посадки деревьев. Кто-то со мной согласен, некоторые обвиняют в том, что я посадил во дворе лесные деревья. А это то, чем я занимаюсь со всей душой, – сажаю и ухаживаю за лесными деревьями. А может, это самая важная моя миссия. Самое большое человеческое счастье – видеть результат своего труда. А результат посадки дерева я наблюдаю воочию.

– Понятно. Значит, результат от написания пьес не очень виден.

– Очень редко. Потому что я много пишу – по четыре пьесы в год.

– Ты считаешь, что каждая из них на уровне «Бичуры» или «Микулая»?

– За каждое свое творение я берусь с искренней верой, что это будет гениальное произведение. А иначе и писать было бы невозможно. Некоторые получаются не очень удачно, но они мне близки. На заказ пишу редко. Если берешь задаток, то вообще ничего путного не выходит. Не могу писать, думая о деньгах.

– Насколько мне известно, пьесу по повести «Сөннәтче бабай» ты писал по заказу Рената Аюпова из Кариевского театра.

– «Сөннәтче бабай» писался на заказ, но я был готов к нему, давно задумывал, основная идея в голове крутилась. Узнав, что Ренат Аюпов взялся за повесть, я предложил свою версию, сказал, что с удовольствием напишу. Начал писать, не составляя каких-либо соглашений.

– Но твою версию не поставили. Тебе не заплатили?

– Они заплатили мне в форме компенсации. Это удивительно красивое и правильное явление. Если автор поработал, ему должны заплатить какие-то деньги. Я им благодарен. Кариевский театр повел себя очень порядочно.

– Ты еще веришь в светлое будущее этой пьесы? Предложил какому-нибудь театру?

– Никому не предлагал. Это хорошее произведение и где-нибудь будет поставлено, его время придет.

– Ждешь, значит?

– Да. Комедию «Не смейтесь, я умираю», написанную мной 15 лет назад, выпустили два театра. В театре «Нур» она идет с большим успехом.

– Об успехе ты знаешь по перечисленным тебе процентам?

– Да. Гонорары начали приходить!

– Дописав пьесу, ты раздаешь ее театрам или изначально пишешь для конкретной труппы?

– Это самый тяжелый момент. Работая над произведением, ты наслаждаешься, окунаешься в этот мир образов, начинаешь жить с персонажами… а потом не знаешь, что с ним делать. Появляется чувство страха. Я не раздаю пьесы. Особенно в последнее время. Когда-нибудь она будет поставлена. Войдет в книгу, кто-то ее прочитает. Некоторым предлагаю почитать. Но не продюсирую свое творчество. Верю – когда-нибудь это мои пьесы будут ставить. Случилось же чудо с произведениями Аяза Гилязова – вдруг все театры накинулись на его произведения. Им не было приказа свыше, просто пришла эпоха Аяза Гилязова… После его смерти, спустя годы…

«Работая над произведением, ты наслаждаешься, окунаешься в этот мир образов, начинаешь жить с персонажами… а потом не знаешь, что с ним делать»

Фото: ©  Михаил Захаров / ИА «Татар-информ»

– Надеешься, что достигнешь славы после ухода?

– Я ни на что не надеюсь. Но внимание к моим произведениям будет.

– Пусть уж это случится при жизни.

– Мне все равно. Денег за это я не получу, положения тем более. Поэтому не стремлюсь куда-то что-то пристроить. Никакой материальной пользы эти постановки не принесут. Есть такая вещь, как судьба. Например, я никогда не получал никаких премий, никогда не побеждал в конкурсах…

– Ты же получил премию Туфана Миннуллина.

– Да. Наверное, там был какой-то политический момент, я должен был ее получить… Произошло чудо. Маленькое, но чудо. И я очень горжусь этим.
 
– Говоря конкурс, ты имеешь в виду «Новую татарскую пьесу»?

– Да. Не побеждал. Ни разу! Всегда подаю свои пьесы, и они позже ставятся. «Не смейтесь, я умираю» даже в шорт-лист не попала, ее сразу отложили.

– Почему?

– В жюри есть люди, которые меня не любят.

– Таких много?

– Очень много. Будучи кандидатом на премию Тукая, я все увидел…

– Они не любят Мансура или сына Аяза Гилязова?

– Есть люди, не любящие Аяза Гилязова. И меня тоже. Я очень хорошо это чувствую. Мама говорит: «Тебе должны были дать премию Тукая после «Бичуры». Или после «Баскетболиста». После выхода фильма «Бибинур»…

– Не выпрашивал, наверное…

– Я ведь не попрошайка. Как это не просил?! Дважды выдвигался. Больше никогда не подам заявку.

– Получается, в этом году не будешь подавать заявку?

– Никогда не стану участвовать в этой игре. Это такое оскорбление! Это смешно! Несерьезно.

«Если человек меня не знает – в том нет моей вины. «Бичуру» по телевизору каждый месяц показывают – включи и посмотри!»

Фото: ©  Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»

– Поясни, в чем оскорбление?

– Конечно оскорбление! Унижение человека! Один из членов комиссии сказал: «Я не знаю этого человека». Если он меня не знает, что он делает в комиссии? Значит, он в театре ни разу не был! Значит, не видел ни одного татарского фильма! Прихожу к такому выводу. И этот человек там сидит и решает, кто получит премию.

– Мансур, а почему ты не называешь имени этого человека? Сейчас мы будем подозревать каждого, кто там сидит.

– Если я сегодня назову его имя, завтра из дома выйти не смогу. Это же татарский мир! Если человек меня не знает – в том нет моей вины. «Бичуру» по телевизору каждый месяц показывают – включи и посмотри! После выхода спектакля «Ахырзаман» его выдвинули на премию Мусы Джалиля. Шамил Зиннурович (Закиров, директор Татарского академического театра им. Г. Камала, скончался в 2012 году. – Ред.) тогда сказал: «Мансур, ты себя в список не вноси. Ты достоин этой премии, но еще так молод». Премию получили Дамир Сиразиев, Сергей Скоморохов, Рашит Абдуллин, Зульфира Зарипова, Нариман Гарифуллин.

– Ты ведь там автор инсценировки, верно?

– Это была не инсценировка, а в прямом смысле пьеса. Я у Чингиза Айтматова ни одного диалога не взял, все диалоги мои…

– Ты согласился с Шамилем Зиннуровичем?

– Конечно. Потому что Шамиль Зиннурович привел аргумент: «Ты талантлив, у тебя еще впереди столько премий». Тридцать пять лет прошли как один день. Ни одной премии, ни одной победы в конкурсе. Это судьба.

– Тебе уже 60…

– В школе шел на золотую медаль – в 10 классе я заболел и медали не получил. В институте мне должны были дать красный диплом. Один мерзавец смотрел на меня с такой ненавистью – поставил одну тройку, и красного диплома не стало. Вот такая вот судьба…

– Может, нужно уже ломать эту программу судьбы…

– А как сделать это в 60 лет?! Если судьба лишает тебя одного, то чем-то наделяет в другом. Счастье ведь, оно никогда не бывает цельным. В чем-то ты успешен, в чем-то очень успешен… к судьбе и успеху нужно относиться аналитически. Я занимаюсь драмой: каждая судьба – это драма. За счастье приходится платить большую цену: или ты сам ее платишь, или за тебя ее отдали родители, бабушка и дедушка, или заплатят твои дети. Я верю, что за свое счастье и частично за счастье моих детей плачу я.

– Долгов детям не оставляешь?

– Нет, не оставляю. Верю, что своими внутренними переживаниями я заплачу и за их счастье. Самое большое желание – чтобы дети и внуки были здоровы и прожили долгие лета.

Аяз Гилязов – он же мудрец. Мы с ним приезжали на кладбище, он опирался на оградку и говорил: «Лежите спокойно и желайте моим детям долгих лет жизни, старики». Это самые священные слова. Я и сам сейчас так говорю. Не только на кладбище, но и рассматривая их фотографии. 

«Аяз Гилязов – он же мудрец. Мы с ним приезжали на кладбище, он опирался на оградку и говорил: «Лежите спокойно и желайте моим детям долгих лет жизни, старики». Это самые священные слова»

Фото: ©  Михаил Захаров / ИА «Татар-информ»

– Мансур, сравниваю тебя с твоим братом (Искандер Гилязов): мы знаем его как человека обязательного, который в рабочее время сидит на рабочем месте, а ты – человек вольный, не помню, чтобы ты трудился на госслужбе. Кажется, что ты баловень судьбы, мажорик какой-то. Может, на самом деле это не так…

– Впервые слышу. Во–первых, предки были состоятельные – мы привыкли к хорошей жизни. Мы ведь сельская интеллигенция – из рода религиозных деятелей, интеллигентов. Вымирание такого класса, как сельская интеллигенция, – это большая трагедия.

Одним словом, я люблю жить в удовольствие. Люблю кураж. В то же время я веду хозяйство. В деревне есть дом… 

– Видела твой дом в рекламе. Баня у тебя тоже неплохая.

– Это большой труд…

– Ты раньше любил рассказывать, что живешь на средства жены. Усадьба с баней и садом тоже построена на деньги жены?

– Какие деньги жены?! Кручусь же. Вместе зарабатываем.

– Значит, жить ты любишь на широкую ногу?

– Честно говоря, да. Быть здоровым, кушать, что пожелаю… Хотя сейчас уже нельзя есть только вкусное. Но очень люблю сладкое, жареное, острое…

– Но отказываешься от них и предпочитаешь геркулесовую кашу, да?

– Нет, конечно, кушаю как все, хоть врачи и не велят. Спасибо родителям – родили здоровым.

– Было время, когда ты сидел на работе с утра до вечера?

– Я не могу работать с людьми. После института пробовал. Три года! После института обязательно нужно было отработать три года по направлению. Работал в проектном институте. Вместо того чтобы выполнять рабочие задачи, сидел и писал.

– В Казани есть здания, к проектированию которых ты приложил руку?

– Нет. Есть проекты, зданий – нет.

– Затем ушел в свободное плавание ?

– Да. Но свободный человек – самый несвободный человек. Потому что ты должен держать себя в порядке. Тебя никто не заставляет писать. Тут нужна страшная дисциплина.

– В тебе это есть?

– Есть, конечно. Где меня видят люди? В театре, на фестивале, банкете, празднике… Люди думают, что Мансур Гилязов так и живет. Они ведь не видят, как я дома работаю за компьютером или в огороде. Как-то мама приехала ко мне и говорит: «Улым, я и не знала, что ты у меня такой работяга». Встаю в 6 утра, ложусь в 23.00, тружусь, как пятеро узбеков.

«Где меня видят люди? В театре, на фестивале, банкете, празднике… Люди думают, что Мансур Гилязов так и живет. Они ведь не видят, как я дома работаю за компьютером или в огороде»

Фото: ©  Рамиль Гали / ИА «Татар-информ»

– Что делаешь?

– Всё делаю: копаю, сажаю, таскаю, разравниваю… Я очень расторопный. Никто и никогда не видел, как я работаю.

«Если бы все люди были как я, в мире не осталось бы проблем», – говорю я. Хотел записать эти слова как афоризм, засомневался, наверное, все люди про себя так думают. 

– Еще один вопрос – какую часть материального богатства ты получаешь от творчества? Оно тебя кормит?

– Нет. Если совсем искренне – это очень серьезный вопрос. Я уже сказал, что люблю жить свободно. Я не из тех, кто мучается, экономит. Если я тебе сейчас назову свою зарплату… ты такого еще не слышала, ты удивишься! Сегодня моя зарплата – минус 30 тысяч рублей.

– Откуда ты получаешь зарплату?

– Гонорары, проценты… Этого очень мало. Если посчитать, то я в минусе! У меня затраты на писательскую жизнь в разы больше. Приведу пример. 15  октября театр «Нур» привез спектакль по моей пьесе в Челны. Меня пригласили. Я должен доехать туда на такси, остановиться в отеле, сам оплачивать еду, банкет-манкет, одно, другое, третье, цветы… столько расходов. И так каждый день! Приглашают на телевидение – гонорара ни копейки. Садишься в такси и едешь!

– А ты попробуй проехаться на автобусе – пообщайся с народом!

– Пообщаешься тут, когда у всех носы-рты под маской. Честно говоря, сейчас драматурги – униженные люди. Если какой-нибудь директор завода задержит своим сотрудникам зарплату на три месяца, его будут судить. А мы ждем гонорара по три года. И это ведь небольшой гонорар. За одну пьесу в среднем получаем 100 тысяч рублей. Как прожить на эти деньги?! Из написанных 10 пьес ставится всего одна. Если я пишу четыре пьесы в год и все они ставятся, то на сборы из театров можно было бы как-то прожить. А у нас ситуация смешная. Мы пишем по инерции.

– Аяз абый в свое время писал пьесы, чтобы прокормить семью. Одним словом, ты не зарабатываешь творчеством. Чем зарабатываешь?

– Я ведь умный. Есть недвижимость – немножко капает. Я сильный мужчина, который может прокормить свою семью.

А еще я очень придирчивый, требовательный. Пассионарий, аккуратен, люблю порядок. Перфекционист.

– Ты всегда говоришь искренне или это все хайп, кураж?

– Все, о чем говорю, – кураж.

– То есть я не смогу узнать твое истинное лицо?

– Нет. Я и сам его не знаю. Я сложный человек. Ты, наверное, чувствуешь, что я куражусь. Сидим, общаемся, кайфуем.

– А если мы встретимся завтра, ты будешь говорить уже по-другому?

– Это же нормально. Человек должен каждый день меняться. Например, в 25 лет у меня были ответы на все вопросы в мире. Я умудрялся давать советы в творчестве своему отцу – Аязу Гилязову. Каким я был глупцом!

– То есть сейчас пословицы «Джигит дважды не повторяет» и «Сказано – сделано» уже не актуальны?

– Сказки это всё! Вопросы всегда одни и те же – ответы постоянно меняются. Сократ, перед тем как умереть, сказал: «Я знаю, что я ничего не знаю». Сейчас у меня все меньше того, что я знаю.

– Мир меняется?

– Я старею. Набираюсь ума…

Чем больше у тебя ума, тем меньше ты понимаешь. Постепенно я начал отставать от жизни. И очень рад этому обстоятельству. 

– Почему?

– Потому что современная жизнь идет неправильно. Этот ковид ее сильно изменит. Может быть, она вернется в прежнее русло. И в национальных вопросах тоже…

«В последние годы наше национальное наследие было основано на деревне. Но постепенно село исчезает, идет русификация. Пандемия вернет народ обратно в село»

Фото: ©  Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»

– Например…

– Приведу одну деталь. В последние годы наше национальное наследие было основано на деревне. Но постепенно село исчезает, идет русификация. Пандемия вернет народ обратно в село, потому что жить в городе станет опасно и человек начнет возвращаться к своей прежней жизни.

Знаешь, что еще уничтожит эта болезнь? Интернет! Интернет умрет! А если интернет сохранится, то будет апокалипсис! 

– Поясни.

– Интернет нужно уничтожить! Вернуться в прежнюю жизнь, к традиционным порядкам! Только так народ выживет. Кто-то выживет… вот увидишь!

– Ты придумал это сейчас, пока мы разговаривали?

– Нет, нет же! Я много думаю об этом…

– Чем тебе интернет не угодил?

– Интернет – это самая страшная вещь. Современный человек формировался миллионы лет, так? Здоровых, красивых, умных, работящих интернет уничтожает. Ребенок думает, что жизнь – на экране. Данные природой основные инстинкты исчезают: институт семьи, продолжение рода… По правде говоря, это предвестники конца света.

У меня есть версия – и я никак не могу ее отставить в сторону – может быть, коронавирус раздается через интернет. Откуда он возник и как проникает во все страны – никто не может объяснить. Никакая вакцина его не победит. 

– Это твоя эксклюзивная версия?

– Да. Нигде не читал, нигде не слышал. Моя версия. И знаешь, как можно победить эту инфекцию? Баней по-черному. Подышал сажей черной бани – и никакая инфекция не проникнет. У кряшен, марийцев раньше всегда были такие бани. Если бы хотя бы на часть денег, потраченных на борьбу с ковидом, построили бани по-черному, люди лечились бы с удовольствием.

– Это тоже сам придумал?

– Да. А потом нашел – раньше так лечились.

Вспомнил бабушку – она говорила, когда человек теряет иман, веру во Всевышнего, к нему приходит Бичура и через беду возвращает к иману. Для меня это формула жизни. Народ чересчур обнаглел. Люди загрязнили природу – теперь нужно очищать, убираться. Для этого нужен иман. Моя пьеса «Сөннәтче бабай» как раз об этом. 

– То есть пьесу не поняли.

– Режиссер понял. Но подумал, что ее еще рано ставить. Она будет понятной только после беды. Пока люди не готовы ее понимать…

– Почему люди? Скажи – театры. Это они должны поставить так, чтобы дошло до людей. Театры должны идти впереди.

– …Как с «Бичурой». Тогда Фарит Бикчантаев понял – и поставил «Бичуру». Но было рано, народ был не готов. Сейчас молодежь смотрит видеозапись и говорят, что это удивительный спектакль. Смотрят на повторе. А на спектакль в академтеатре на него не ходили, поэтому его быстро сняли с репертуара.

– «Бичуру» могут поставить снова? Или же Камиль Камал своим талантом так блестяще сыграл эту роль, что сыграть так уже никто не сможет? Как старика Альмандара.

– Нет, конечно. «Старика из деревни Альдермыш» обязательно нужно ставить, это наш бренд. Там настоящая татарская жизнь. Альмандар – истинно татарская личность, не мариец, не удмурт, не чуваш, не русский. У нас есть артист Рамиль Тухфатуллин, готовый сыграть старика из Альдермыш хоть сегодня: сыграть Альмандара – его мечта. Рамиль – очень большая личность. Внутри него две личности: депутат Рамиль – туда я не лезу, я в стороне от политики; второй – артист Рамиль. Счастье, что в татарском мире есть такой большой артист.

– Мог бы сыграть и Микулая.

– Это была моя мечта, но произведение «не зашло» в Камаловском театре.

– Коль заговорили о депутатстве, почему тебя не привлекают такие должности? И руководить союзом ты тоже не стремился.

– Нет, во–первых, я не могу работать с людьми. Я очень конфликтный, и, как уже говорил, жуткий перфекционист. У меня всегда свое мнение, свой порядок.

«Старика из деревни Альдермыш» обязательно нужно ставить, это наш бренд. Там настоящая татарская жизнь. Альмандар – истинно татарская личность, не мариец, не удмурт, не чуваш, не русский»

Фото: ©  Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»

– Вот и навел бы свой порядок.

– Люди были бы против. Мне сложно находить с людьми общий язык. Могу наводить свои порядки только у себя в саду.

– Сад большой?

– 60 соток земли.

– Каким ты представляешь репертуар татарского театра в будущем?

– Мне кажется, нужно писать о том, где татары проживают сплоченно. Вот, творчество Ильгиза Зайниева нашло дорогу к зрителю. Ильгиз Зайниев  – это отдельный театр, отдельный жанр. Когда пишу, я тоже создаю свой театр. Каждый драматург пишет и представляет постановку как режиссер. Но мои ставятся не часто… Может, я не смог постичь театр, или же татарский театр не постиг меня… Сейчас я пишу для себя. Потому что, как уже говорил, творчество меня не кормит, не приносит премий, достижений.

Например, свой последний спектакль Марсель Салимжанов поставил по моей пьесе. Почему премию имени Салимжанова мне не присуждают? Потому что обо мне думают, что я и так хорошо устроился. Сейчас я понял – я сам себе премия!

– Не только премия, еще, наверное, есть бренд Мансура Гилязова?

– Какой я бренд? Видя отношение ко мне, чувствую себя шалопаем. Если говорить серьезно, к творческим людям руководители всегда относятся несерьезно, с ухмылкой, унижают. Творчество не оплачивается, не ценится, есть только критика и унижение. Сегодня развитие кинематографии нужно ставить в один ряд с сельским хозяйством, политической жизнью республики, потому что мы делаем государственную работу, руководители сами должны к нам идти. Но нам приходится идти клянчить.

– Тридцать лет ходите – не надоело?

– Недолго осталось. У Никиты Михалкова есть гениальные слова: «Энтузиазм  – скоропортящийся продукт». Энтузиазм татар «испортился» не быстро – после распада Советского Союза хватило еще на 30 лет. Но терпение когда-нибудь закончится. Хорошо еще, есть преданный татарской кинематографии, татарскому народу Ильдар Ягафаров. А что, он не может уехать в Москву? Хоть сегодня мог бы, с его опытом его в любой сериал возьмут.

– Тебя тоже возьмут сценаристом.

– Меня тоже возьмут.

– А что держит?

– Во-первых, корни. Есть имя отца. Есть мама – что она скажет. Она больше переживала, что я не получил премию Тукая. Я не имею права ее волновать.

У нас есть такой Ильшат Рахимбай! Как его унижают, не давая денег снять фильм «Микулай»! Он ведь гениальный продюсер! Классный режиссер! Сейчас он живет с надеждой «выпустить» в мир моих любимых кряшен. Пришел такой высококлассный актер, как Сухоруков, чтобы сняться в этом фильме! А Рахимбаю не дали денег! Он не может уехать в Москву?! Через год-другой он уедет, там устроится в хорошую студию. 

У Черчилля есть гениальные слова: «Если нет культуры, то зачем же тогда мы воюем?»

– А фильм «Микулай» уже снимается?

– Снимаем. Но возникли недопонимания с организацией кряшен. В произведении есть персонаж Миркум. У нас в Верхнем Багряже был директор совхоза Миркум – от имени Меркурий. А они придираются, что у кряшен нет такого имени. В произведении после похорон женщина идет и плачет. Мне говорят: «Кряшенская женщина не плачет на улице». Президенту написали жалобу, мне здорово влетело. Оказывается, заинские и пестречинские кряшены сильно отличаются. Но они должны быть единым миром.

– Ты говорил, что фильм «Исәнмесез!» тоже критикуют. Он чем не угодил?

– Для съемок «Исәнмесез!» нужны были 50 млн, мы поскромничали и попросили 30 млн. Нам дали 10 млн рублей. Хорошо, мы сняли. Хорошо приняли, но начались упреки. Якобы, как это – в татарском фильме пьют водку. И сказал это не один человек, а многие – и руководители, и на конгрессе (Всемирный конгресс татар. – Ред.) сказали, что нельзя это показывать. Еще одно мнение – произведение направлено против татар. А что, разве татары не пьют? Между прочим, пьяниц в фильме нет.

В каждом селе сегодня есть магазины с водкой, кто же ее покупает–то? Другие народы приезжают и выкупают что ли? А если водка не продается, то зачем тогда хозяева этих магазинов покупают лицензию? 

Спектакль  «Исәнмесез» в театре им.Г.Камала

Фото: ©  Рамиль Гали / ИА «Татар-информ»

Якобы возникновение слова «Исәнмесез» тоже неверное, а мне ведь это говорил очень уважаемый человек – Миркасым Усманов. 

– То нельзя, это нельзя – о чем же тогда писателю можно писать?  

– Марсель Салимжанов говорил: «У татар все есть – мы живая нация». Мы – выжившая нация! У нас есть и проститутки, и банды, и чудовищные преступления, и люди бесследно исчезают. Вспомните Сулеймана хазрата – где он? (Имам–хатыб поселка Петровский Казани, второй имам мечети «Нурулла» 57–летний Сулейман хазрат Зарипов бесследно пропал при неизвестных обстоятельствах  7 февраля 2016 года   – Ред.). Попробуй напиши про него! Скажут, полиция, религиозные деятели, ФСБ будут против. Наше искусство будет интересно, только если мы станем писать о потрясающих душу событиях. А мы боимся сами себя. Если будем бояться, не будет у нас кино. Не бывает фильма без конфликта. Доброта не может входить в конфликт с добром, нужно зло. Но в основе произведения должны лежать вера и человечность.

У нас все темы под запретом. Одни мы такие невинные! С Ризваном Хамидом написали «Кукольную свадьбу». Если бы мы не указали имя Гаяза Исхаки, ни за что бы не разрешили выпустить. Набросились бы, сказав, что у татар нет проституток. В Казани работали 13 борделей – богачи только так ходили к девкам. 

Самые сильные фильмы, ставшие символом США, – «Однажды в  Америке» и «Крестный отец»  – о бандах. Все их смотрят, стремятся в Америку и никто не возвращается. А у нас татарин не курит, не пьет, не имеет и не может иметь любовницу. Бедный татарин! Видишь, у него даже любовницы быть не может. У нас с Хабиром Ибрагимом совместную пьесу начали ставить в одном театре, а актриса отказалась играть любовницу. Якобы что скажет дочь, если увидит маму в такой роли. Как эту актрису можно назвать профессионалом?! 

– Мансур, а ты читаешь творчество других писателей?

– Когда в Альметьевском театре вышла постановка «Врата рая», один руководитель сказал: «Я думал о том, знает ли Мансур произведения своего отца, сейчас понимаю – читает». Как-то известный писатель раздавал всем свою книгу с автографом, я тоже хожу вокруг него – мне не дает. «Мансур, тебе не даю, потому что ты не умеешь читать на татарском». Зачем он так сказал… Почему не знаю? Почему такое отношение? Эти мелкие факты складываются в систему. Такое же отношение от руководителей.

Как это я не читаю?! Прихожу к маме – она все читает – пропускает через фильтр и дает мне читать только достойные. Дареные с автографом книги всегда читаю. Друг Рузаль Мухаметшин подарил два своих издания – прочитал, третье не подарил – не читал. Мне очень нравится поэтесса Гулюса Батталова – жду, когда подарит книгу. Подарит – непременно прочитаю. 

– В социальных сетях ты не сидишь.

– Нет, считаю их своими врагами. Они лишают здоровья моих детей.

– Ты уже в возрасте – больше детей не ожидается, наверное.

– Красивые, хорошие, умные люди должны размножаться… Мы сегодня хорошо поговорили?

– Да.

– Будут читать?

– Конечно.

– Как-то один журналист говорит: «Расскажите о чем угодно – нас все равно не читают».

– А нас прочитают!

– В интервью я обычно хвалю Искандера, Ркаиля Зайдуллу, Ильдара Ягафарова, Фарита Бикчантаева. В интервью же все эти имени вошли, да? Значит, это интервью без изъянов.

– Вошли. Задам еще один вопрос и закругляемся. Мансур, у тебя есть выказывание, вызывающее у нас возмущение, о том, что татарские женщины ложились в постель к тому, кто убивал их мужей. Ты точно это говорил?

– В прессе преувеличили. Но я не отрекаюсь от своих слов. Это правда. После этого высказывания многие придрались к моим словам. Придирчивость по отношению друг к другу – это одна из основных наших качеств и меня это очень волнует. Поэтому пришло время поднимать эту тему.

– То есть ты взвешенно говорил эти слова?

– Исторический факт  – в татарских деревнях мужчин истребляли, кто успел – тот сбежал, а женщин насиловали. По указу Грозного Ивана русские воины стали жить в этих домах. Я знаю эти деревни. Потому что их предки – армия Ивана Грозного, а матери – наши татарские женщины. Я занимаюсь физиогномикой – в таких деревнях люди некрасивые: лицо ребенка, рожденного в ненависти, не может быть светлым.

Вы думаете, захватив Казань, армия Ивана Грозного сказала: «Живите, татары!», и спокойно уехала домой к своим женам? Мужу срубили голову – куда идти бедной татарской женщине, бросив дом, куда податься?..

– Появится еще один повод хорошенько тебя покритиковать, Мансур. Ты к этому привыкший. Мнения твои интересны – заставляют задуматься, хотя, с последним не хочется соглашаться.

– Я вижу историю по-своему. В дни юбилея Мусы Джалиля звонит молодой журналист: «Вы рассказывали о Мусе Джалиле, расскажите еще раз». Не смог вспомнить, когда такое было, но согласился встретиться. Они пришли, я битый час говорил о Мусе Джалиле. На следующий день пригласили на передачу «Таяну ноктасы», обсудить тему джалиловцев. Пришел и понимаю, что вокруг все историки и я. Высказал свое мнение. И тут до меня дошло: этот  журналист спутал меня с Искандером. Мама зато похвалила: «Твои мысли были самыми интересными и точными», – сказала она.